Геннадий Крук
Колымский край потчевал нас крепчайшими морозами, прекрасными солнечными днями и довольно сносными условиями жизни в маленькой гостинице. Удручало лишь совершеннейшее безделье. Все дела были сделаны, оставалась совсем маленькая деталь нашей командировки – возвращение на базу. Но… Фишка была в том, что на Севере как раз эта «деталька» превращается в настоящий камень преткновения на пути домой. Доставлял группу на военную точку вертолет или самолет местных авиалиний, с большим трудом втиснувшись в микроскопическое окошко, где определяющими размерами были летная погода по горизонтали, и светлое время суток по вертикали. Извозчик тотчас же улетал обратно, никогда не оставаясь на следующие сутки, и возвращение обратно попадало в зависимость от неисчислимого количества всевозможных «если-факторов» и могло затянуться надолго.
Попутный самолет ледовой разведки, на котором мы прилетели в Черский, уже неделю болтался где-то между устьем Колымы и Беринговым проливом, навсегда забыв о нас как о страшном сне, оставив нам в наследство ожидание оказии в виде какого-нибудь военного транспортника, случайно запорхнувшего в Черский. Авиационная жизнь маленького поселка была безобразно скудна, и оказия не случалась то ли по причине плохой погоды где-то в районе Анадыря, то ли по причине отсутствия нашего везения. Так или иначе, мы привычно ждали транспорта, гадая, сколько времени мы можем здесь проторчать.
Спасение от безделья пришло внезапно в лице комбата, примчавшегося на своем уазике:
— Народ, быстро собираемся и едем на рыбалку!
Лица моих соратников вытянулись в одну тонкую нить:
— В такой мороз? На рыбалку? – хором проныли они. – Ты чего удумал, командир?
Количество вопросов явно превышало предельно допустимое, и радостная улыбка на лице комбата съежилась до уныло-обиженной гримасы:
— Да все нормально, мужики, не замерзнете! Гарантирую!
— Не, даже не уговаривай. На улице за пятьдесят! Замерзнем как не фиг делать!
— Поехали! — Сделал еще одну попытку комбат и с последними отблесками надежды на лице глянул на меня: — Поедешь?
— Поехали, где наша не пропадала! Рыбалка – дело святое! – с фальшивым оптимизмом я начал напяливать на себя все, что попалось под руку. – Под твою ответственность!
Салон уазика пыхнул в лицо жаром двух печек, снятых с тягача, и я с ужасом понял, что дольше десятка минут мне в этой парилке не выдержать.
— Толь, ехать далеко? – спросил я командира, справедливо полагая, что без крайней нужды по таким морозам далеко не ездят, и на всякий случай поинтересовался — А ловить-то чем?
— Да не волнуйся, там все есть! – Командир загадочно усмехнулся. – И поймать, и выпить, и закусить! Через часик приедем!
Воскресное солнце медленно вскарабкивалось над береговым лесом, высвечивая пойму Колымы, и уазик довольно резво катился по льду. Картина за бортом была довольно однообразной и одновременно завораживающей. Какие-то смутные ассоциации бродили в голове, никак не связываясь между собой в единую цепь. Что-то напрягало и волновало, вызывая холодок между лопаток и заставляя все время держаться начеку.
— Слышь, Толь, лед на Колыме толстый? Вчера видел, как Ан-12 взлетал со льда, держит! Это сколько?
— А чего ему не держать? Почти два метра толщиной, что угодно выдержит. Наш аэродром на зиму закрывают, садятся все на лед. Не бойся, не провалимся!
— Понимаешь, не это волнует. Какое-то ощущение, будто рядом зверя чувствуешь.
— А оно так и есть – не дай Бог, что случись с машиной, обратно не дойдешь!
— Обрадовал, т-твою мать! – Я криво усмехнулся, — Дядька мой в этих краях после войны жил… Я, когда сюда переводился, все у него спрашивал, что да как. Знаешь, что он мне сказал? Всего-то несколько слов: « С Севером – не шути!». Сколь ни просил его рассказать – не уговорил. Долго он здесь жил, лет десять после войны, но рассказывать ничего не стал.
— Он что – сидел?
— Да нет. Его направили сюда, работал детским врачом. А сидел другой – начал на Соловках, закончил в Магадане. Десятка, по пятьдесят восьмой. Что-то типа АСА и КРД.
— КРД – это что?
— Антисоветская агитация и контрреволюционная деятельность. Сначала замели папу девчонки, которой дядька в школу портфель носил, а потом почти весь класс посадили.
— Выжил?
— Выжил, но тоже молчит. Об отсидке ни слова…
— Да, Миш, их не разговоришь. Вспоминать – считай заново прожить. Не каждому это под силу. Видать мужики столько пережили, что и сил-то не особо… Вон, вчерашний твой знакомец – всю жизнь здесь. Бывший политический. Давно уж и бывший, а все на материк не пускают.
— Почему, не знаешь?
— Да нет. На эти темы до сих пор хрен чего у кого узнаешь. Молчат. А почему – сам не пойму.
— Видимо боятся. Знаешь, как в пословице «Пуганная ворона куста боится». И те боятся, и другие. И которые сидели, и которые сажали. Одни боятся других…
— Наверное так и есть. Потому как если рассказать всё, да еще и словами самого сидельца, то сажальщикам головы поотрывают за то, что они творили. Паренек у меня прошлой осенью демобилизовался, из Усть-Омчуга, поселок недалеко от Магадана. Рассказывал, что видел горы черепов и людских костей. Есть у них там какой-то Бутугычаг, долина смерти переводится, а там лагерь был большой. Так что охотников за головами сажальщиков нашлось бы достаточно.
— Это точно! По осени, когда Леня умер, я в тот день «Голос из-за бугра» на аглицком слушал. А надо сказать, что Голос на русском глушат страшно! Глушилка стоит неподалеку, глушит так, что и Москвы-то не слышно. Ну, значит, словил я на аглицком. Радиостанция не так, чтоб очень далеко, в Номе , до Аляски от нас рукой подать, слышимость на все пять! Я кое-что могу разобрать, если не очень быстро говорят. Слышу, говорят, мол, Брежнев скончался! Я раз пять наши новости слушал, все пытался проверить. Ну, думаю, хоть что-то произнесут, но наши, естественно, молчат, по ящику Лебединое озеро соплями исходит, скорбят значит. Только не понятно по кому. А тут такая информация! Значит, не ошибаюсь я, точняк, все сходится!
Я утром на службу, ребята стоят, курят и рассуждают, по какой причине телевидение так сопли льет. Ну, я и ляпнул, мол, Брежнев умер, сам вчера по Голосу слышал. Минут через несколько к нам в кабинет заюркивает наш особист. Мол, как ребята, нет ли кого с анти-взглядами и мыслями? Если что – ко мне с докладом, сразу и безотлагательно! Мы покивали, а он моему помощнику Валерке, мол, выйди, старлей, а то нам с Мишаней-майором надо пошушукаться. Валерка быстренько слинял от греха подальше, а особняк в атаку на меня: «Ты, б..дь, откуда про Генсека знаешь? Наши не передавали, в газетах – не писали, Голос – глушат, хрен чего услышишь. А ты откуда знаешь? Кто напел?»
Я ему, мол, слышал Голос Америки на аглицком передавал! А он мне в ответ: « А-а-а, мать твою перетак, значит, ты язык знаешь и скрыл от органов?! Мы тебя, падлу, к совсекрету допустили, а ты скрыл?! Ну все, считай ты уже без погон! В лучшем случае, если повезет! А не повезет, так мы тебя здесь и оставим лет на десять!» Я сижу, никак не соображу толком, чего он несет и чего хочет. На вид вроде нормальный мужик, ты ведь его знаешь, сколько водки вместе выпито, а тут как с хрена сорвался. Я ему: «Серега, погоди…» А он: «Какой я тебе Серега! Попрошу по званию!» Я опять: «Да погоди ты, етить-твою мать! У меня в личном деле, в анкете написано мной собственноручно «Каким иностранным языком владеете: Английским, читаю и пишу со словарем». Чего тут особенного? И не скрывал я ничего! А ты сразу орать…Чего на психику давишь?» Тут он малость поостыл, напор-то у него деланный, чистая провокация, но глянул на меня как-то совсем хреново, между глаз, в переносицу, поднялся и ушел.
Через неделю вычислил я того, кто меня стуканул. Сучий потрох! По роже-то дал ему, но сути дела это не меняет. Они были, есть и будут. И те, и другие, и их жертвы. Наверное, поэтому и молчат мужики, жизнь ум дала, да и жить научила.
— Да, Миш, в тогдашние времена ты бы так здесь и закуковал бы! Насмотрелся бы здешенских красот! Я уж здесь третий год командую, видел всякого. Моя запасная позиция выбрана в бывшем лагере. Вчера там были, помнишь. А он самый ближний на этом зимнике. Там дальше – через каждые два – три километра зоны. Поездил, посмотрел. До сих пор в себя придти не могу — что творили, сволочи!
Уазик притормозил, подвернул к берегу, и за поворотом показался балок, над которым вилась еле заметная струйка дыма.
— Приехали, выгружайся! – командир лихо вывалился из тесного УАЗа и потянулся во весь рост.
-Толь, я вот никак не пойму, как ты в уазике умещаешься? Сколько в тебе?
— Сколько не сколько, а все – мое!- осклабился комбат, — Два ноль пять на сто двадцать! В самый раз!
— Наверное, в Черском все женщины твои?!
— Бывает, чего греха таить! Одному-то сурово, сам знаешь. Ладно, об этом – потом. Пошли в балок!
На пороге строительного балка (бытовки), в клубах пара из раскрытой двери, угадывалась человеческая фигура, одетая в одни трусы. Я с удивлением уставился на прапорщика, начпрода местного батальона:
— Василь Петрович, здорово! Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть! Какими судьбами?
— Да вот, рыбку промышляю да вас жду! Заходите! – Петрович радостно заулыбался.
Посреди обычного балка курилась легким парком полынья, размером метра полтора на два, на краю полыньи стоял стол и пара лавок. И – печка-буржуйка, сделанная из трехсот литровой бочки из-под солярки, раскаленная до красна.
— Заходите, раздевайтесь, здесь у меня тепло!- улыбался во весь рот Петрович, — Я уж думал, что не приедете. Чего будем сначала? «Сначала» или рыбалка?!
На столе уже стояла невесть откуда взявшаяся банка с бурыми помидорами, нежинские огурцы, тушенка и привезенная комбатом фляга спирта.
— Ты чего, Петрович, не по форме? Гостей в одних трусах встречаешь?
— Так жара, товарищ командир, разве выдержишь?
— Командир, с чего начнем? На сухую рыбалки не будет! – разряжая напряжение, поделился я своим рыбацким опытом.
— У тебя здесь с ума сойдешь от жары! Сейчас и мы раздеваться начнем, баня тут у тебя! Ладно, наливай как положено!– скомандовал командир и протянул флягу Петровичу. — Не тяни!
— По марусин поясок? – Петрович, не дожидаясь ответа, разлил спирт в граненые стаканы.
— Командир, может, давай на пару раз? – робко заметил я, — не потяну сразу-то!
— Ты где? Не забыл? На Колыме! Пей, как положено – по широте и по поясок! Ну, будем! – содержимое стакана, издав предсмертный бульк, исчезло в его горле.
Я собрался с духом, прихватил соленый огурец и ахнул «огненной воды». Спасло меня то, что разбавленный «по широте», как было принято на Севере, спирт был уже не спиртом, а очень крепкой водкой, что-то около шестидесяти. Так или иначе огурец преградил путь рвущейся на свободу адской смеси, приговаривая хрустя: « Назад, назад, на свое место!»
Я было потянулся за тушенкой, но комбат перехватил мою руку:
— Погоди, сейчас сначала порыбачим. Петрович, где сачок?
Петрович, держа сачок как лопату-шахтерку, встал на краю полыньи. Я с удивлением и уже с восторгом смотрел на происходящее, ожидая какого-нибудь подвоха, как обычно водится на рыбалках.
— Ну, что, начнем? Миш, тебе сколько рыбы надо? Мешок, два?– Петрович, улыбаясь, смотрел на меня.
— Не понял… Командир, в чем подвох?! — я действительно пока (или уже?) ничего не понимал.
— Да ни в чем! Петрович, давай, лови!
Мы заворожено смотрели, как Петрович нежно орудовал огромным сачком в полынье. Нет ничего приятнее, как смотреть на огонь, воду и как работают другие! Петрович загреб в полынье и потащил сачок вверх. Я был готов увидеть что угодно, только не это – сачок был полон рыбы! Командир открыл дверь балка и Петрович вывалил рыбу на снег:
— Через пару минут замерзнет, строганинкой вас побалую!
— Еще? Или хватит? – командир, довольный произведенным впечатлением, смотрел на меня.
— Хорош, зачем больше-то? Если только ребятам отвезти, да и этого хватит! Слушай, я такого никогда не видел! Как в аквариуме! Откуда ее здесь столько?
— Дышать приходит к проруби, вот и собирается ее здесь несметно! Такая вот наша колымская зимняя рыбалка! Нравится?! – комбат посмеиваясь смотрел, как Петрович разделывал для строганины уже замерзшую рыбу, наполняя рыбной стружкой большую миску.
— Нет ничего вкуснее свежей рыбы! Вот они – сиги да ряпушка! Давайте быстренько, нельзя, чтоб оттаяла! Командир, под строганинку? — Петрович вопросительно глянул на командира.
— Наливай! Давайте, мужики, за удачу! Стоя! А заодно и за женщин, чтоб больше не вставать!
Рыбалка (Геннадий Крук) / Проза.руproza.ru
